Статьи, стихи, очерки, письма, сочинения о грусти

На полу лежала последняя коробка. В неё Алан покидал все мелочи и альбомы с фотографиями, было так же несколько фотографий россыпью. Он сел на пол рядом с коробкой и стал вынимать альбомы. Из одного выпала на пол пачка старых фото. Алан поднял их и поднес к лицу. На первой фотографии стояла тоненькая девочка с косичками, прикусив губу и заложив руки за спину. На следующей - всё та же девочка, и он рядом с ней. Оба смеялись. Потом была фотография той же девочки, но на пять лет старше. Это был уже не подросток, а девушка.

Она сидела на траве, поджав под себя ноги, мечтательно глядя куда-то вдаль. В руках у неё был венок из васильков, распущенные волосы мягкой волной падали на плечи. Она сидела на траве, и за ней простирались луга. Поза была непринужденной, и весь её облик органично вписывался в природу. Она казалась цветком на траве, тянущим стебель к солнцу, или облаком, плывущим по небу. До сих пор сердце его начинало биться быстрее, когда он смотрел на её фотографии. Прошло уже более 10 лет, а чувство не проходило, не слабело. Ему удавалось не думать о ней порою, но забыть он не мог. Её фотография стояла у Алана на тумбочке у кровати. Её лицо было первым, что он видел, просыпаясь, и последним, усыпая. Та фотография у кровати запечатлела её в том возрасте, когда они познакомились, ей было 10 лет, а ему 14. Моя ромашка, моя пушинка, моя единственная и вечная любовь. Кому не знакомо это чувство, тот никогда не поймет. Но Алан знал, что не полюбит больше никого так, как любит её. Им было так хорошо вместе, почему она выбрала другого?

Этот вопрос уже не мучил его, он смирился с фактом и не винил никого. Так случается в жизни, сердцу не прикажешь. Ему казалось, что их детская дружба неизменно должна перейти в любовь, так же естественно и логично как куколка превращается в бабочку. Но судьба распорядилась иначе. Он снова взглянул на фотографию и вспомнил тот памятный день. Они бегали под окно к музыканту и подслушивали, как он играет.

- Слишком печально, - сказала она, - красиво, но печально.
- Он играет так, что щемит сердце, хоть я и не знаю, по чему он тоскует, - добавил он.
Линда прижалась щекой к ветке сирени.
- Как пахнет! Я бы хотела утонуть в этом запахе. Он такой нежный.

Алан смотрел на неё и ему до боли хотелось поцеловать её или хотя бы взять её руки в свои и прижать к своей груди. Но он боялся спугнуть её доверие. "Она ещё так молода, романтична, дорожит нашей дружбой. Я боюсь испугать её своим порывом, боюсь себя и своих желаний. Она слишком невинна. Я не могу нарушить это очарование". Он позволял себе только мечтать о ней, оставаясь другом, верным и надежным. А тот, другой, не побоялся. "И она рассказывала мне как лучшему другу о своём первом поцелуе, доверяла свою девичью тайну. Описывала, как трепетало её сердце, как дрожали колени. Она впервые ощутила себя женщиной в объятиях мужчины. А что если бы я тогда поступил так, как хотел? Поздно задавать вопросы. Моё благородство меня же и подвело".

Алан отложил фото в сторону. Он всё надеялся, что судьба подарит ему ещё одну встречу с ней, только бы увидеть её глаза, загадочную улыбку. Он вспомнил, какие тонкие у Линды были запястья, казалось, возьмись за них и можешь сломать. Ему всегда хотелось поцеловать её руки в то место, где кончается ладонь. Но и эта мечта осталась неосуществлённой. Друзья удивлялись тому, что у него до сих пор нет подруги жизни, возлюбленной. Они не знали, что он однолюб и ничего не может с собой поделать, сердце не трепещет при виде других женщин, будь они хоть королевами красоты.

Если бы она не переехала в другой город, они наверняка бы встретились однажды, как это часто бывает, даже в больших городах. А так шанс увидеть Линду, хотя бы издали, был настолько ничтожным, что не стоило о нём и думать. Он слышал, что она вышла замуж, а потом сведения о её жизни перестали доходить до Алана. Десять лет - большой срок в человеческой жизни. Алан был противен сам себе, когда он вёл к себе домой какую-нибудь случайную подругу, согласную провести с ним ночь, а лучше пару часов. После ему всегда хотелось поскорее забыть эти часы или ночи. Он умышленно не завязывал никаких отношений с женщинами, желающими стать ему близкими на более длительный срок. "Неужели я проживу так всю жизнь, без любви и привязанности? - спрашивал он себя". Впрочем, любовь в его сердце была, он беседовал с ней, каждый вечер он делился своими мыслями с фотографией Линды, мысленно обращаясь к ней как к жене.

Алан вёл довольно отшельническую жизнь, работа была его единственным увлечением и страстью. Он сутками пропадал в обсерватории, кроме тех часов, что читал лекции в университете. Он пользовался репутацией "учёного немножко не в себе". Порой работа поглощала настолько, что он забывал ход времени, не помнил, что надо есть и спать, его научными трудами был переполнен астрономический журнал, даже на досуге, в редкие часы отдыха он занимался переводами статей из зарубежной периодики просто так, для себя. Но иногда, оставаясь у телескопа наедине со звёздами, он вдруг ощущал своё космическое одиночество, как маленький метеорит в ледяной вселенной. Тогда особенно чётко вспоминались ночи под звёздным небом, проведенные с Линдой на даче. Они сидели, прижавшись друг к дружке, и созерцали звёздную бездну, угадывая созвездия. Тогда эта мерцающая чернота казалась полной дружественных глаз.

Теперь же блеск звёзд напоминает ему сияние безликих айсбергов, черная глубина стала враждебной, наблюдение звёзд свелось к цифрам и формулам, не хочется мечтать, глядя на бесконечность вселенной. Алан знал, что болезнь, мучавшая его с детства, скоро придёт к своему логическому концу. Он чувствовал, как незримый враг подкрадывается всё ближе и ближе, надо было лишь успеть встретить его с достоинством. Может быть, именно это знание своего скорого конца не позволяло ему приблизить к себе кого-нибудь. Он уйдёт не оставив страдать никого, ничьё сердце не будет разбито.

Профессор Калифорнийской обсерватории оказался весёлым малым. После нескольких лекций, прочитанных в университете, он пожелал ознакомиться со всеми сторонами столичной жизни. Ребята с кафедры возили профессора по музеям и театрам, выставкам и концертам. По счастью срок пребывания иностранного учёного в культурном центре страны подходил к концу. Все порядком устали от словоохотливого профессора, тем более, что мало кто так хорошо владел английским, чтобы мог свободно болтать с ним обо всём. Приходилось сильно напрягаться, а это быстро надоедает. Зав. кафедрой подошёл к Алану:

- Сегодня все остальные заняты, а ты ещё не ходил с Юджином никуда. Так что твоя очередь помучиться. Тем более, что страдать придётся недолго, у профессора свои планы на вечер, ребята подсунули ему женщину, ну из тех, что болтаются по вечерам в поисках страждущих, а он вообразил, что влюбился, говорит: увезу в Америку, замуж возьму, глаза горят. Так что вряд ли ему долго потребуется твоё общество, он теперь неразлучен со своей дамой сердца, - зав. кафедрой хихикнул.

Алан пожал плечами, надо так надо, английский для него не проблема. Только вот куда вести профессора с его дамой? В ресторанах и барах он отродясь не бывал, не знает как туда и заходить, на все последние премьеры профессора уже водили, и Алан решил вести к себе домой. Куплю чего-нибудь попроще по дороге, а может и кофе с тортиком будет достаточно.

Когда дома всё было готово и стол накрыт, он позвонил профессору в гостиницу и сообщил, что скоро за ним придёт такси. Юджин даже обрадовался, что не надо ехать в ресторан:

- Вот хорошо, а я всё хотел напроситься к кому-нибудь из вас в гости, приятно иногда посидеть спокойно на диване с интересным собеседником без шума и суеты ресторана. Да, можно я приеду не один? Я познакомился с очаровательной женщиной и хотел бы взять её с собой.

Алан был готов к этому вопросу, поэтому сразу ответил:
- О чём речь, конечно. Жду.

Услышав звонок в дверь, Алан ещё раз окинул взглядом гостиную, всё ли в порядке, как никак иностранный гость, надо не ударить лицом в грязь. Так как он совсем недавно переехал в только что отремонтированную квартиру, приглашать гостя в дом было не стыдно: стены, потолки и полы - в идеальном виде. Кроме того, Алан был доволен своим интерьером, скромно, но со вкусом. Он прошёл в прихожую и открыл дверь. Иностранный гость, широко улыбаясь, пропускал вперёд свою спутницу, явно гордый её присутствием. При виде Алана улыбка на лице женщины застыла в маску, как выглядело его лицо, можно было догадаться, так как перед изумлённым Аланом стояла Линда во всей своей красе. Он узнал её сразу, несмотря на прошедшие годы. Нельзя сказать, чтобы она не изменилась, перемена в ней произошла и существенная, впрочем, связанная вовсе не с возрастом, но он не мог не узнать свою любовь в любом обличии, наверное, он признал бы её даже в парандже. Гость, конечно, не мог не заметить выражение лица хозяина, только истолковал его по-своему:

- Я говорил, что моя дама хороша собой. Предупреждаю сразу - она моя, не уступлю никому. Вижу ваше восхищение и понимаю его, я тоже сразу был сражён наповал.

Он был явно польщен и страшно доволен собой, как будто красота Линды была его личной заслугой.

Молча все втроём они прошли в гостиную, Алан изо всех сил пытался успокоить бешено колотящееся сердце, в горле стоял комок, и он не мог выдавить из себя ни звука. Линда быстрее обрела самообладание, она села на диван рядом с профессором, прижалась к его плечу, изобразив на лице счастливую улыбку. Юджин сразу закинул руку ей на плечо, а вторую ладонь хозяйским жестом водрузил на колено. Линда была одета вызывающе, в юбку, длину которой можно было измерять в миллиметрах и блузу с глубоким вырезом, под которой не было больше ничего. На шее её поблескивало несколько золотых цепочек разной длины и плетения, а на пальце сверкал совершенством довольно крупный бриллиант. Насколько тогда, в день их последней встречи, Линда была невинна и искренна, настолько теперь вульгарна и притворна. То же лицо, те же тонкие запястья, безупречная фигура, но внутри всего этого совершенства не было самой Линды, той, которую помнил Алан, которую любил. Его руки всё ещё дрожали, он не мог справиться с волнением. Слишком много противоречивых эмоций и чувств нахлынуло на него разом. Чтобы прийти в себя, он ушёл на кухню, заварить кофе. Профессор уже шумно открывал бутылку шампанского, не отрывая взгляда от декольте Линды. Из кухни Алан слышал её притворный смех, внутри у него всё сжалось в комок, он был как туго скрученная пружина на пределе напряжения. Как ему хотелось пойти в гостиную и крикнуть, что есть силы: Вон отсюда! Не смейте разрушать мою мечту, топтать мои идеалы, опустошать душу. "Господи, помоги мне вынести этот вечер, - молил он, - только этот вечер. А что потом? Как жить дальше, на что опираться, с кем разговаривать по вечерам? Боже, зачем ты допустил это? Я бы дожил в своих иллюзиях и умер счастливым, с надеждой и любовью в сердце". Было невыносимо больно в душе. Как всегда в минуты сильных переживаний ему не хватало воздуха, казалось, сейчас задохнётся. А надо было идти к ним, сидеть рядом, вести светскую беседу. Он пытался продлить пребывание на кухне, переставляя предметы и вытирая невидимые капли со стола. Но тянуть до бесконечности было невозможно, пришлось собрать в кучу остатки самообладания и вернуться в гостиную. Вечер тянулся невыносимо долго, профессор пил и ел, говорил о чём-то.

Но Алан не способен был воспринимать его речь, вступать в беседу, глаза его помимо его воли наблюдали за руками профессора, перемещающимися с колен Линды на её талию, с талии на грудь и плечи. Юджин не стеснялся Алана, он доказывал ему своё обладание женщиной, явно получая от этого удовольствие. Но самым неприятным было то, что Линда не противилась этому, каждый раз с готовностью подставляя губы для поцелуя. Когда ситуация становилась невыносимой, Алан удалялся на кухню, сжимая кулаки в карманах. Наконец американец решил уйти, они попрощались, Алан пересилил себя, пожимая ему руку. Стоя уже в проёме входной двери, Линда вдруг обернулась и, глядя прямо в глаза Алану, сказала:

- Прости, если можешь, - и исчезла.

Алан с силой захлопнул дверь. Он думал, что пытка кончилась, но она только начиналась. Ему необходимо было каким-то образом выпустить наружу гнев, вызванный нестерпимой болью в груди. Он кинулся в спальню, схватил фотографию с прикроватного столика и со всего маху кинул её об пол. Стекло разлетелось вдребезги, но девочка с фотографии по-прежнему смотрела на него своими ясными невинными глазами. Алан поднял фото и стал рвать его на мелкие кусочки. Когда обрывки бумаги закружились в воздухе как снежинки, он вдруг понял, что это не поможет. Даже если он подожжёт всю квартиру, в своём стремлении уничтожить все фотографии Линды, ничего не изменится, время не повернёшь вспять, боль не утихнет и мечта не вернётся. Алан никогда не пил, болезнь не позволяла, но сейчас ему вдруг захотелось напиться до состояния забытья. "Ну и что? - спросил он себя, - ты проснёшься поутру, и будут мучить те же мысли, и те же образы будут бередить душу". Так же внезапно, как и началась, буря в груди утихла, осталась только гулкая пустота. Там, где ранее цвёл нежно возделываемый сад, простиралась выжженная пустыня, без единого ростка или корня. Алан старательно смёл обрывки фотографии и стекла в мусорное ведро, кинул туда же и рамку, альбомами он займётся потом. Он знал, что всё равно не уснёт, лучше и не пытаться, зато успеет перевести ещё пару статей.

Через несколько дней Алан выяснил у зав. кафедрой название гостиницы, где можно было найти Линду и вечером пошёл туда, в гостиничный бар. Он увидел её сразу. Она сидела за стойкой бара, в ещё более короткой юбке, небрежно положив ногу на ногу. Волосы были свободно распущены по плечам, как он любил расчёсывать её волосы, лёгкие и пушистые! Алан весь подобрался и быстрым шагом подошёл к Линде.

- Девушка, вы мне нравитесь, не пройдёте со мной? - скороговоркой сказал он, не глядя на неё.
Она обернулась, охнула и тихо шепнула:
- Алан, миленький, может не надо?
- Сколько?
- Уйди отсюда, пожалуйста, я прошу тебя.
- Сколько? Я заплачу не меньше американца.

Она поняла, что он не уйдёт, слезла с высокого стула, взяла его за руку и повела к лифту. Швейцар сделал изумлённое лицо при виде Алана, который явно не тянул на обычного клиента Линды, но промолчал. Алан старался на смотреть на неё, в лифте ехали молча. Руки её дрожали, когда она вставляла ключ в замок. Лишь войдя в комнату, Линда жалобно протянула:

- Зачем ты так? Я знаю, что разочаровала тебя, я могу всё объяснить. Жизнь бывает не так проста, как казалось в юности.
- Разочаровала? Ты убила меня, всё живое, что было во мне. Не надо ничего объяснять, ты не обязана отчитываться передо мной. Кто я тебе? Бывший друг детства. Не твоя вина, что я боготворил тебя, вознёс твой образ в своём сердце до уровня идеала. Сколько ты берёшь за час? Раньше я стеснялся прикоснуться к тебе даже пальцем. Теперь я могу купить тебя целиком. Раздевайся. Тебе ведь всё равно перед кем. Я хоть не совсем чужой.

Ему хотелось ранить её, из романтика он так резко превратился в циника, что перемена поражала его самого. Он слышал свой голос и не верил, что это с его губ срываются такие слова. Линда стояла перед ним и плакала. Она не вытирала слёзы, струящиеся по щекам и подбородку. Руки её безвольно повисли вдоль тела. От той самоуверенной красотки, что несколько минут назад сидела в баре, не осталось и следа. Вид её беспомощности ещё больше распалял Алана. Он поднял её на руки и буквально бросил на кровать. Линда не пыталась сопротивляться, когда он поспешно раздевал её. Она лишь тихонько всхлипывала, покорно принимая наказание.

Но почему-то вид её обнаженного тела отрезвил его. Линда лежала пред ним нагая и жалкая, смотря сквозь слёзы прямо ему в глаза. Его поверженная богиня, сбежавшая с Олимпа. Неужели об этом он мечтал столько лет, чтобы теперь купить её тело за деньги. Нет, он мечтал о любви, о единении душ, о совместных праздниках и буднях. Он не хотел знать, как она дошла до жизни такой, причина не меняла смысла. Внезапно желание унизить её, сделать ей больно, бесследно исчезло. Это было равносильно избиению упавшего. Ушла любовь, ушла обида, испарился гнев, их место заняла жалость. Ему уже не хотелось уйти, бросив ей в лицо смятую пачку денег и громко хлопнув дверью. Он поднял с пола одежду, положил на край кровати и сам присел рядом. Линда молча оделась, подошла к Алану и протянула ему руку. Он колебался несколько секунд, потом взял её ладонь в свои, притянул к лицу и поцеловал то место, где кисть переходит в запястье.

- Прощай, Линда. Прости меня.
- И ты меня тоже. Я желаю тебе счастья.

Он ушёл, оставив позади растоптанную мечту. Он ещё ощущал её слабый аромат, как от поломанного куста сирени, но цветы на лишённых влаги ветвях неизбежно завянут. Пустое место в душе болело, как болит иногда вырванный зуб.
Кукушка, кукушка, сколько мне жить?

Недавно прочли

Ты меня береги! (Т.Кузовлева??) (Ollesia)	Жизнь (Дитя*Мрака) (Death_Cat)
*** (А.А. Блок) (leelaina)	Пасьянс осенний (Кандаурова) (Пользователь)